Когда они вылетели из денника, Берхард впервые почувствовал, что на дворе наконец-то весна. Он все никак не хотел плестись где-то позади этой планарии, вечно вырываясь вперед. Чтобы лучше разглядеть местность, Берхард не раз поднимал высоко голову, вытягивая за собой вверх и двуногого. Он хоть и был сравнительно высокого роста, но не для почти двухметрового исполина. И вообще, немного отойдем от темы, если ноги не позволяют тяжелую артиллерию, то добро пожаловать на спины всяких пони.
Хард понимал, что подпруга сейчас не ах-ти как затянута, но все же не рисковал щипать траву. Тем более что она была далека до аппетитной, какая-то серая, пожухлая, как последний герой или отголосок минувшего года.
С любопытством синие глаза выискивали вокруг что-нибудь, что могло бы зацепить взгляд. Бочки, левады, пастбища. Нет, все не то. Корпуса конюшен, люди, работники. Аргх. Бери так увлекся, что не зхаметил, как им навстречу шла какая-то пара, всадник со свой лошадью. Они притормозили, давая пройти вороному с его напарником. Проходя мимо Харди заметил, что это некий молодой жеребец. Вороной неприветливо заложил уши и хотел было цапнуть не приглянувшегося ему товарища за плечо, да только повод не дал. Вместо этого он плечом ударился о плечо незнакомца, за что тот, обмахнувшись жестким хвостом, можно сказать, своеобразно наказал обидчика. Вот только оплеуха досталась впереди идущему двуногому, который вел вороного. Синеглазый самодовольно гугукнул и прошел дальше без особых выпендрежей.

Когда лямблия затащила вороного в манеж, он остановился. Вокруг было тихо. Настолько тихо, что молчание это давило на душу, наваливалось, как тяжелый валун. С шумом вороной выдохнул. За большими окнами можно было видеть, как медленно, очень-очень медленно просыпается от зимнего сна красавица-природа. Это радостное чувство весны так и витало в воздухе. Но Хард этому рад не был. Какое счастье, мы еще на один год приблизились к своей смерти! Да разве мог он не понимать, что если и не сдадут в прокат, то пристрелят через каких-то лет пять-шесть? Так вот то-то же. Половина жизни уже за плечами, а он почти ничего и не сделал запоминающегося. Он даже ни разу не встретил свой новый день с чувством радости. Вечно угрюмый и хмурной, как свинцовое небо над головой.
Из забытья его вывели какие-то непонятные телодвижения с левой стороны. Оказалось, пока Бери тут рассуждал о вечном и прекрасном, парнишка не терял времени даром. Он уже расправил стремена, походил вокруг да около, проверяя их длину. Наверное, где-то среди всех этих действий он поправил и подпругу, а Хард упустил это действие. Жаль. Можно было бы надуться и подкинуть проблем и к своему имиджу, и на голову двуногого.
Мужчина положил руку ему на загривок, а вскоре, чуть раскачавшись на стремени, опустился в седло. В это время Берхард сделал широкий шаг в сторону, из-за чего тело двуного плюхнулось на его спину гораздо более резко, чем того хотелось бы. Вороной развел уши в разные стороны, но пока что не напрягся. Он отмахнулся хвостом от несуществующих мух – так, привычка, а после замер в ожидании.
- Мда, а тут слишком уж тихо, но ничего для нас это даже лучше, ни в кого не врежемся, никого не убьем
А ты хочешь, чтобы я создал тебе музыку? И я в любом случае не врежусь, с головой у меня все в порядке. Ну ладно, товарищ самый умный, посмотрим, что ты можешь, – с этой мыслю Бери как-то внутренне сжался. Он выжидал, что сделает этот двуногий.
В отличие от многих, он не набрал повод сразу. Ну ладненько, раз такое дело… Берхард вытянул свою длинную шею вперед, опустил её почти до уровня плеч, оставив тупой угол между линией спины и шеи. Маркус толкнул его, очевидно высылая в шаг. Берхард шагнул вперед, но потом вдруг резко остановился. Царь передумал. Он медленно, очень медленно прижал к затылку уши и поднял голову. Задние ноги стояли дальше крупа, расставленные достаточно широко. Корпус был развернут как бы плечом вовнутрь манежа. Он не собирался двигаться с места.

------Где-то с улицы хд
Полная свобода уже два дня. Тебя не удерживает ни поводок, режущий твою спину, ни человек, иза всех сил пытающийся тебя остановить. Скажем так, эти дни ты провела, если говорить слабо - шикарно! Весело! Прекрасно! Хозяева бы никогда не отпустили тебя смотреть салют, ну и что, что лапы обожгла? Зато повеселилась круто!
Тут было тепло. Ты не замерзла, но приятный запах копытных манил, признайся. Он ласкал твой черный нос, заставляя забываться. В голове все мысли перемешались, а ты быстро продвигалась к огромному помещению. Манежу? Точно-точно. Манеж!
Зайдя, ты застыла. Твоя задница уперлась в манежную дверь, ты взвизгнула от неожиданности. Какого дьявола они тут делают?! Твои обрезанные уши плотно прижаты к голове, а ты сжимаешься, в надежде, что тебя не заметят. Все было очевидно.

Двуногий нэжно почесывал вороного пятками где-то за подпругой, на что последний только всхрапывал и потряхивал головой. Хард так мог бы стоять и дальше, не раздумывая о последствиях. Он только ждал того момента, когда вспыхнет искра, которая зажжет его внутренний фитиль, чтобы потом дать такую встряску этому мешку, что взгромоздился на его широкую спину, что мало не покажется.
А пока суть да дело, надо было стоять и ждать какого-то знака. Но вот двери манежа прямо-таки распахнулись, а на пороге… Появилась там молодуха, как любил таких называть Берхард. Уверенная в себе, вы посмотрите, самовлюбленная и наверняка не в меру капризная, как те же маленькие дети. Вот кстати маленьких двуногих вороной ненавидел еще больше, чем этих обычных смертных. Неспешным шагом она проплелась на трибуну, там расползлась по сидению и бросила в сторону этих двух горе-спортсменов:
- Приветствую господа. Марк, подбери его, что это за сарделька? Я хочу видеть как минимум сервилат, да и желательно копченый. И тебе не хворать… Да чтоб тебя! Вороного так пнули, что он даже готов был опустить вторую часть фразы мадемуазель, которая наверняка была пронизана фантастическим юмором, просто он, челядь невольная, был не способен оценить всю глубину мысли, вложенной в этот набор слов.
- Ты бы видела как мы чистились, то все бы поняла что за конь подо мной.
Что за дивный лепет оправданья? Вороной нехотя пошел вперед, едва волоча ноги. Не собирался он тут горным козлом рваться на скакавой трек. А хотя… Да ладно, это еще нормально. Тем более что такого необычного было в седловке? И вообще, не так страшен черт, как тебе его рисуют. Быть может, я вообще плюшевый пони. Вот только не про твою честь.
Позади раздалось какое-то шебуршание. Судя по запаху, их здесь теперь четверо. Но в сущности это мало волновало Берхарда. Если хозяева будут глупы и подпустят свою псинку к нему ближе, чем на милю, проблемы будут потом далеко не у него. Мущинарь натянул повод, железо надавило на нижнюю челюсть и, так уж и быть, Хард сдал немного, но все равно продолжал упрямо упираться в повод. Он повертел языком железку во рту, но не нашел в этом занятии ничего занимательного.
-Давай, ленивая задница, шевелись, – вороной удивленно приподнял голову. Мой милый одноклеточный друг, я не ослышался? Ах, впрочем, любой каприз за ваши кости. В очередной раз жеребец дернул головой вниз, пытаясь выдрать из рук незадачливого наездника повод. Искушение закусить трензель сейчас было настолько велико, что он с невероятным усилием воли только смог себя перебороть.
В такт каждого шага он пинал его ногами, но только сейчас Берхарда это настолько раздражало. Пройдя до очередного поворота, он все же не удержался. Сначала плавно, легкими козлами он дал всаднику понять, что добром для него это не кончится. Вороной уже прошел короткую стенку на этом подпрыгивающем галопе, сменяющим рысь, когда его низкое всхрапывание, похожее на рычание дикого зверя, стало недвусмысленным знаком о начале войны. На ближайшем повороте, который должен был вывести их на длинную стенку манежа, Хард резко выкинул вперед левую ногу, притормозил, перебил передними ногами, сменив ногу на правую, а после вихрем сорвался с места, подняв у задних конечностей облако пыли. Он тянул и тянул на себя повод, вытягивая все дальше свою широколобую голову.